Премия Рунета-2020
Тверь
+1°
Boom metrics

Почему цены на бензин не опустятся

Обсуждаем с Ильей Савельевым, Михаилом Юрьевым и Михаилом Леонтьевым подъем цен на бензин, конец эпохи Меркель и новую концепцию миграционной политики России
Главное аналитическое шоу страны

Главное аналитическое шоу страны

Савельев:

- Добрый вечер, дорогие друзья. Это программа «Главтема». Ситуация с ценами на бензин опять всплыла, опять стала горячей.

Леонтьев:

- Тема старая. Она фундаментально связана со странностями нашего фискального регулирования, так называемым налоговым маневром. Об этом даже президент сказал в мае, когда был кризис, что в основе все-таки ошибки регулирования лежат, а отнюдь не жадность нефтяных компаний. Сейчас она всплыла из-за того, что независимые сети, точнее, некоторые лоббисты этих независимых сетей потребовали, причем применяя методы шантажа и информационного террора (и не только информационного), от властей, как федеральных, так и региональных, чтобы им восстановили маржинальность. То есть, чтобы им восстановили доходность, причем сделали это не за счет налогового регулирования, что было бы разумно и справедливо, а за счет нефтяных компаний, которые не отдают им топливо по ценам, которые они считают правильными. Просто на оптовом рынке такая ситуация, что цены оптового рынка выше розницы. А выше розницы они по одной причине – потому что все компании договорились с правительством, что будут держать цены, и держат их (на срок действия соглашения).

Наша компания выполняет свои обязательства абсолютно полностью. А цены на оптовом рынке мы не контролируем, они иначе формируются на самом деле. Если мы фактически субсидируем розницу и держим эти цены, причем увеличиваем объемы, чтобы не было дефицита, мы эти убытки как-то покрываем. Еще покрывать убытки независимых сетей мы не обязаны. Мы можем их сочувствовать, хотя сочувствия все меньше. Потому что, во-первых, они хотят нас ободрать.

Я хочу заметить такую вещь. Все думают, что независимые сети – это дяди Васи, мелкие предприниматели, которые держат с трудом одну бензоколонку, а потом они будут вынуждены продать ее за бесценок. Такая проблема есть, и люди такие на самом деле есть, но лоббисты независимых сетей – это совершенно другие люди. Это обычно структуры, в некоторых регионах полумонопольные, связанные обычно с местной властью и с криминалом, которые используют тотально серые схемы. То есть они создают цепочки посредников, накапливают в этих посреднических фирмах, аффилированных с ними, естественно, центры формирования прибыли. Они не отвечают ни за что. Естественно, они не отвечают за поддержание добычи, они не отвечают за переработку, не несут никаких издержек, связанных с нынешними проблемами, в том числе фискальными. Они не отвечают на стабильность наполнения рынка, за качество, за количество, бодяжат, грубо говоря. В общем, если серьезно копнуть, то лоббист в лучшем случае быстро улетучится через Шереметьево, если он уже не находится за пределами нашей родины. Поэтому провоцировать социальную напряженность в регионах с целью прямого вымогательства и получения дополнительного дохода не надо, это контрпродуктивно.

Что касается в целом проблемы. Мы говорили про налоговый маневр. Я напомню, мы два года предупреждали, что это плохо кончится. Последние полгода это очевидно плохо кончается, поэтому уже предупреждать не надо, шайтан уже наступил. Смысл состоял в том, чтобы обнулить постепенно (и решение вроде принято) экспортную пошлину, а переложить нагрузку на переработку. То есть заменить выпадающие доходы от экспортной пошлины налогом на переработку, который легко собирать. Собственно, это уже сделано. Что, рай должен наступить?

Чем угрожают нефтяным компаниям, если они не подпишут соглашение. Через два дня, нам сказали, установят запретительную экспортную пошлину. То есть результатом налогового маневра, целью которого была полная ликвидация экспортной пошлины, является угроза, а затем и введение запретительной экспортной пошлины. Я не буду сейчас никого грузить, но мне кажется, что это интеллектуальное фиаско в какой-то степени. Я не хочу ни о ком худого слова сказать, мы сотрудничаем с правительством, готовы с ними сотрудничать просто до последнего вздоха. Если правительство считает, что надо повысить акциз, наверное, оно право. Если мы не понимаем, зачем повышать акциз, то правительство-то понимает, оно гораздо умнее нас. Пусть оно и объяснит потребителю, почему он должен больше платить за бензин, если оно повышает акциз. Потому что повышение акциза означает повышение цен на бензин.

Юрьев:

- Я предвосхищаю реакцию нашей публики. Леонтьев не может быть свободен в этом вопросе от корпоративного интереса. Но независимо от того, что он говорит конкретно, он абсолютно прав в одном вопросе. Что цены на бензин в нашей стране рынком, включая и внутренний, и мировой, определяются, может быть, процента на 3, и то не исключено, что я оптимист, а на 97 определяется политикой правительства. Поэтому, по логике, все вопросы должны быть исключительно к правительству. Потому что в данном случае можно сказать: как же нефтяные компании, они же есть. Понимаете, это как на заводе. Есть начальник цеха на большом заводе. Он, конечно, руководит деятельностью цеха по выпуску чего-то, но к нему вопросу минимальные, не он определяет технологию, не он определяет численность, не он определяет, что производить.

Хочу сказать, что сама идея обнуления экспортной пошлины является на самом деле и неправильной, и преступной. Почему я употребляю такие слова? По одной простой причине. В чем смысл экспортной пошлины? Экспортная пошлина существует, по большому счету, для того чтобы создать разницу. Это как плотина, которая создает разницу уровней воды. Экспортная пошлина создает разницу в уровне цены ровно на величину экспортной пошлины внутри страны и снаружи. Если экспортная пошлина обнулена, то цена на бензин в России будет ровно такой же (за вычетом логистических издержек), как цена на бензин в любой другой стране, в которой нулевая экспортная или импортная пошлина (за вычетом акцизов). То есть она станет сильно больше. Она станет такой же, как в Европе, как в Америке и т.д. Скажут: так отлично же, рынок. Этого МВФ от нас добивался еще с того времени, как я работал в правительстве в первой половине 90-х годов. Единственное, в чем Ельцин почему-то уперся. По-моему, он не очень понимал, о чем речь шла, но надо отдать ему должное, он уперся.

Вопрос очень простой. Скажут: это же хорошо, меньше злоупотреблений. Да, отлично. Но при одинаковом уровне доходов. А когда речь идет о том, что у нас уровень доходов населения в разы меньше, чем в Европе, при этом, заметьте, ВВП на душу населения не в разы меньше, чем в Европе. То есть это не потому, что мы просто ничего не делаем, а это только лишь потому, что такова сознательная финансовая политика правительства. Что же ты тогда заставляешь людей, которые получают с гулькин хвост, платить за распространенную вещь столько, сколько платят те, кто получает совершенно другую зарплату.

Леонтьев:

- Есть еще одно соображение. Доступное топливо является конкурентным преимуществом в стране, которая является нефтепроизводящей, перерабатывающей и т.д.

Юрьев:

- Абсолютно точно. Не только Трамп, который является сторонником свободного рынка и т.д., но даже глобалист дирижист по своей политике Обама, и то не уставал повторять, что благодаря введению сланцевой добычи в Америке цена энергоносителей ниже, чем в других странах (и оптовая, и розничная), является и будет являться нашим важнейшим конкурентным преимуществом. Что тут гадать? Для того чтобы это понимать, не надо вообще даже высшего экономического образования иметь. Тем не менее, есть люди, которые умудряются этого не понимать.

Единственное, что я хотел бы возразить Леонтьеву, это по поводу независимых АЗС. Конечно, там криминал есть, вокруг некоторых НПЗ тоже с криминалом все хорошо, у нас он вообще не изжит пока. Вот этот подход, свойственный крупным производящим компаниям (в любой сфере), пренебрежительный подход к тем, кто не производит, а продает и покупает, он, конечно, неверный. И сама эта концепция, промышленный капитал и торговый капитал, что первый хороший, а второй плохой, вообще-то это изобретение Геббельса. В этом смысле наличие большого количества не аффилированных друг с другом средних и мелких торговцев на самом деле полезно. Притом, что все грехи, которые приписал им Леонтьев, конечно, имеют место быть. Оно полезно одним – они создают рынок. Вы поймите, что три больших нефтяных компании не могут создать рынок, потому что их слишком мало, и размером это не компенсируется. Если не будет многих маленьких, которые создают в сумме рынок, то тогда цены будут определяться теми же людьми, которые принимают гениальные решения типа обнуления импортных пошлин и т.д.

Леонтьев:

- Миша, ты повторил все мои комментарии за последние полгода. Мы все время говорили, что разделяем их опасения и считаем, что они по-своему правы. Другое дело, что в определенный момент некоторая группа лоббистов… Все прекрасно знают, что в влиятельные и ушлые.

Юрьев:

- Миша, ты же прекрасно знаешь, что из крупных производящих вертикально интегрированных нефтяных компаний (вашу даже не рассматривая) тоже хватает лоббистов, в том числе тех, которые лоббируют вещи, крайне вредные для страны.

Леонтьев:

- Я и не говорю про лоббистов, я говорю, что именно лоббисты лоббируют. Претензия состоит в одном. Когда я говорю о том, что лоббисты провоцируют социальную напряженность в регионах как метод решения вопросов и метод давления, они поняли, что этим методом они, с одной стороны… А с другой стороны, какую цель они преследуют? Они не преследуют цель привести в адекватное состояние налоговое регулирование. Потому что они решили, что выгоднее натравить правительство на нефтяные компании, заставить нефтяные компании… Мало того что мы оплачиваем свои издержки от этого регулирования, они хотят, чтобы мы оплатили еще и их издержки, как от регулирования, так и от воровства.

Юрьев:

- Всерьез воспринимать эти требования смешно.

Леонтьев:

- На самом деле правительство их воспринимает всерьез. Когда в Государственной Думе говорят, что причиной дефицита является алчность нефтяных компаний, при этом рассматривая вопрос введения дополнительного акциза на бензин, когда люди, когда вводят акциз, говорят о том, что мы должны проявить альтруизм… Я хочу заменить, у нас компания называется ПАО «НК Роснефть» (публичное акционерное общество). Она не расшифровывается как публичное альтруистическое общество. Если бы она так расшифровывалась, то она бы перестала быть акционерным обществом, потому что акционеры бы улетучились. Причем последним улетучился бы акционер под названием государство, потому что ему тоже хочется, чтобы мы деньги зарабатывали.

Юрьев:

- Я скажу проще. Это всё бред наших либералов охреневших из правительства. Потому что алчным является любой хозяйствующий субъект, и по-другому быть не может. И на вопрос, зачем они это лоббируют, зачем они это делают, можно ответить словами одного сидельца, который убил тетушку, и солдата Швейка. Тот говорит: «А зачем ты убил свою тетушку?» - «Как зачем? Зачем тетушек убивают? Понятно, для денег».

Савельев:

- У нас на связи Владимир из Москвы.

Владимир:

- Видя работу правительства РФ, у меня есть только две оценки. Или они отрабатывают деньги, которые лежат у них в банках, или это полная некомпетентность.

Юрьев:

- Вы говорите правильно, но забываете, как раньше говорили, про диалектику. Вот они умудряются одновременно это делать – и врагами быть, но при этом еще врагами некомпетентными. Поэтому так и происходит. И я нисколько не шучу. Потому что мы прекрасно знаем, что целый ряд решений, которые просто…

Савельев:

- Вредительские.

Юрьев:

- И ни одного мало-мальски здравого аргумента, почему они не вредительские, нет.

Леонтьев:

- Чисто философски могу сказать. Я не знаю, как в данном случае, это, может быть, даже в защиту товарищей. Если они правда враги сознательные, то их некомпетентность является нашим спасением. Может быть, некомпетентность (если они враги) является единственным качеством, которое удерживает нас на плаву. Представляете себе, компетентные враги? Да мы давно бы уже червей кормили.

Юрьев:

- Я хотел бы прокомментировать одно сообщение. Оно важное, хотя не на эту тему. «Что делать с огромным социальным неравенством? Так и до соцвзрыва недалеко».

Знаете, это вопрос совсем не простой. Социальное неравенство нигде и никогда, если серьезно изучать этот вопрос, к социальному взрыву не приводит. К социальному взрыву приводит, когда большинство или значительная часть населения не удовлетворена своими социально-экономическими условиями, что, кстати, имеет место у нас, но сдерживается очень большим личным авторитетом главы государства и успехами на внешнеполитической арене. Если у тебя мало, это может привести к социальному взрыву, а сам факт, что у кого-то больше… Слава богу, русские не такие, как принято у либералов писать, что лишь бы только другим завидовать, у нас народ совершенно не такой, и что там у других, гораздо менее важно. Поэтому ни к какому взрыву это не приведет. Но из этого не следует, что это хорошо. Есть и другие виды вреда, кроме непосредственно начала революции. Я считаю, что большое социальное неравенство, по крайней мере, при существующем укладе жизни, это не есть гуд, это действительно плохо. И уравниловка, которая была при СССР, это плохо, не полная уравниловка, но довольно небольшая разница. И слишком большая разница – это плохо. Есть такое общефилософское понятие, которое называется соразмерность. Все должно быть соразмерно. Когда значительная часть населения получает доходы какие-то несуразные с точки зрения других, это не само по себе плохо, это же и на цены оказывает влияние волей-неволей. Как говорил мой покойный друг Саша Лебедь, магазин должен соответствовать карману. И это правильная мысль.

Поэтому это еще одна из крупных стратегических экономических проблем, которые даже не то что неправильно решаются, а о которых вообще никто не задумывается. У меня есть сильное подозрение, что она лежит за пределами интеллектуальных возможностей наших правительственных чиновников от экономического сектора.

Леонтьев:

- На мой взгляд, есть некая разница между социальным неравенством как таковым или ощущением этого социального неравенства как жуткой социальной несправедливости. Вопрос достаточно философский. Ты считаешь, что не всякое социальное неравенство, особенно если оно очень большое, воспринимается нашим социумом как несправедливость. Есть разные точки зрения. Если допустить, что ты прав, то понятно, что постсоветское неравенство не воспринимается как справедливое по причине характера обогащения, характера источников. Они явно технически не могут быть трудовыми даже с точки зрения понятия классического капитализма. Потому что это есть грабеж, присвоение чужого изначально.

Юрьев:

- Не только это. Когда у тебя существует какой-нибудь вуз, не обязательно заштатный, а в том числе из центральных, где профессор получает 70-80 тысяч, а заведующий кафедрой аж 120, при этом ректор и его заместители получают в среднем по 3 миллиона в месяц, это тоже не вызывает ощущения социальной справедливости. Хотя это к присвоению вроде бы никакого отношения не имеет, но, по сути, имеет и крайне распространено.

Леонтьев:

- Кстати, обычно в университетской классической практике такая проблема решалась очень просто. Университеты были самоуправляемыми учреждениями, и ректор обычно просто избирался.

Юрьев:

- Миша, поскольку мы с тобой большие противники любой избирательности, то как-то уж нам…

Леонтьев:

- Корпоративные структуры…

Юрьев:

- Там еще хуже. Вспомни, как при позднем Горбачеве избирали директоров заводов.

Леонтьев:

- Я не имею в виду заводы, а именно такие специфические самоуправляющиеся, изначально, исторически родившиеся. Я про наш университет не говорю. Вот западный классический университет в своем понимании. Все-таки это структура с привилегиями, с традициями, в том числе и с традициями некоторой независимости. Такие структуры имеют право на существование, если они действительно построены как университеты. Так же как и выбор шерифа в классической американской глубинке - вещь очень органичная и правильная. Она правильная, и ты им не расскажешь, что им шерифа пришлют из Вашингтона.

Юрьев:

- Верно. Только дело в том, что все без исключения наши серьезные и большие вузы (а маленькие тем более) – это реально государственные учреждения. Никто из них, включая Высшую школу экономики, которая любит рассказывать, как она много зарабатывает… Зарабатывает, но без государственных денег она существовать в нынешнем виде не могла бы.

Леонтьев:

- Это как наши футбольные клубы.

Юрьев:

- Ну, типа. Поэтому я считаю, что ты абсолютно прав. При каком-то укладе жизни выбор шерифа – это гораздо более правильная и органичная вещь, чем когда его присылают из Вашингтона, а при каком-то укладе жизни гораздо правильнее присылать шерифа из Вашингтона.

Леонтьев:

- Мы с тобой говорили, что если говорить не о политическом устройстве, а об устройстве социальной жизни на местах, то местное самоуправление, будь оно развито, было бы… Об этом говорили и русские народники, и Солженицын тот же, который никогда не был сторонником демократии, был всегда активным сторонником местного самоуправления.

Юрьев:

- Я считаю, что в настоящий момент такие люди, как руководители бюджетных учреждений, учреждений образования, здравоохранения, государственных промышленных предприятия, не должны устанавливать сами себе доходы и соцпакет. Это должно делаться из Москвы. Если ты потратил больше – тюрьма.

Леонтьев:

- Здесь никак они себе ничего не могут устанавливать по одной простой причине.

Юрьев:

- Сейчас-то они сами себе и устанавливают.

Леонтьев:

- Я думаю, что формально это не совсем так, но реально, наверное, так. Дело в том, что их бюджеты построены из государственных средств.

Юрьев:

- Конечно. А вот как внутри, они решают сами.

Леонтьев:

- Это странно.

Юрьев:

- Не самая странная вещь в нашем государстве.

Савельев:

- Раз уж мы заговорили про социальное неравенство. Нет такого ощущения, что современная экономическая модель вообще по всему миру начала плодить это социальное неравенство?

Юрьев:

- Это абсолютный факт. Вопрос в другом. Экономическое неравенство количественно меряется очень точно. Есть такой коэффициент Джини. Все просто меряется по формуле. Так вот, из больших стран лидером является вовсе не Америка по социальному неравенству (она находится на втором месте), а Китай.

Савельев:

- Я не удивился.

Юрьев:

- А когда я это узнал, то удивился.

Савельев:

- Почему удивились?

Юрьев:

- Ты не общался с китайскими миллиардерами, а мы с Мишей общались.

Савельев:

- И в чем специфика?

Юрьев:

- В том, что это совсем не российский миллиардер по всему. Это обычно человек в не очень дорогом костюме, ведущий себя тише воды, ниже травы. Даже если рядом нет представителей его правительства.

Леонтьев:

- Но сейчас, в нынешней обстановке в Китае, я думаю, он ведет себя по стандартам товарища Корейко.

Юрьев:

- До какой-то степени. Да, это по всему миру плодится и, наверное, принесет горькие плоды, но не сразу. Потому что тот уклад к этому за века приспособился, а наш – нет.

Савельев:

- Следующая тема – смена элит в Европе. Меркель покинула пост лидера правящей партии ХДС и сказала, что в 21-й будет последним годом ее политического присутствия.

Юрьев:

- Вообще-то это требование германской конституции.

Леонтьев:

- Подожди, какое требование? У них можно, сколько угодно.

Юрьев:

- Нет, давно уже нет. 4 срока.

Савельев:

- Меркель, это прекрасное женское лицо, оно, наверное, было обложкой этой европейской политической элиты проамериканской.

Леонтьев:

- Оно и было обложкой. Но речь идет не об этом. Во-первых, никто не гарантирует, что следующая обложка не будет проамериканской. Как раз когда мы говорим о смене элит, смене породы… Мы же говорим не о смене конкретных людей, они все там сменяются. Во Франции вообще в последнее время президенты не избираются на второй срок в отличие от предыдущих лет, потому что они впадают в ничтожество в течение первой половины срока.

Юрьев:

- Они одноразовые.

Леонтьев:

- Они действительно совсем одноразовые. Причем так, что их даже в руки противно взять даже до истечения срока.

Юрьев:

- Это ты описываешь другое одноразовое изделие.

Леонтьев:

- Это то же самое изделие. Причем каждый оказывается более одноразовым, чем предыдущий. Никто же не говорит, что это смена элит каких-то. Но я говорил о том, что в Европе начинают появляться евроТрампы.

Юрьев:

- Это правда. Тем не менее, есть большая связь. Я здесь склонен согласиться с Ильей. Потому что закат Меркель в Германии (именно закат, а не конституционные требования ограничения сроков), который виден по результатам каждых следующих выборов, связан не с тем, что… Такое бывает, что ее политика всем нравится, но она погрязла в каком-нибудь скандале, педофилии и т.д., в чем-то личном. Но в ее случае это не так. Закат ее когда-то фантастической популярности связан однозначно с растущей неприязнью немцев к политике, которую она проводит, причем по широкому фронту. Это часть того самого процесса, о котором ты говоришь.

Леонтьев:

- Это процесс дискредитации традиционного истеблишмента. Например, в той же Германии проигрывают все партии традиционного истеблишмента. Поднимается то, что они называют крайне правыми, и крайне левые.

Юрьев:

- По проценту роста на выборах два бенефициара.

Леонтьев:

- Италия – то же самое. Коалиция из партий, которые…

Юрьев:

- В Италии вообще невозможно сказать, кто бенефициары, правые они или левые. Они клоуны. Причем это я не ругаюсь.

Леонтьев:

- Нет, клоуны только одни. Сальвинии – не клоун, Лига – не клоун. Клоуны – это «Пять звезд». Это партия клоунов. Кстати, скорее всего, они дико провалятся на следующих выборах.

Юрьев:

- Остальные тоже клоуны в более широком смысле слова.

Леонтьев:

- Нет, Сальвинии – совсем не клоун, это нормальный политик, примерно такого же толка, может быть, более мягкий, чем АдГ, хотя бы потому, что АдГ никогда не приходила к власти.

Савельев:

- АдГ – это Альтернатива для Германии.

Леонтьев:

- Да. Политик, может быть, близкий к Марин Ле Пен, тоже помягче. Хотя бы потому, что итальянская политика немного по-другому устроена. Надо сказать, что все партии, входящие в действующую коалицию, это те, кого считали маргиналами, которые в традиционный итальянский истеблишмент не вписываются совсем. Британия с брекзитом явно не является исключением. Даже Макрон является…

Юрьев:

- Сара Вагенкнехт…

Леонтьев:

- Это девушка, которая была долго в традиционных, правда, не левых, в смысле СДПГ, а левее, в левой партии, которая является наследником восточногерманских СПГ. Сейчас она сформировала новую партию, которая с точки зрения национальной и миграционной политики скорее ближе к АдГ.

Юрьев:

- Какая она левая, если она против мигрантов? В Германии это главный критерий.

Леонтьев:

- Она не против мигрантов в том смысле ксенофобском, а она против этой безумной политики поощрения миграции.

Юрьев:

- Это одно и то же. Нацистов сейчас нет на политической сцене.

Леонтьев:

- Например, АдГ принято в немецкой официальной, официозной прессе (а у них вся пресса официозная, то есть либеральная, проанглосаксонская) называть фашистами.

Юрьев:

- А там принято называть Сталиным Путина. Мало ли что там принято? Пусть свою голову засунут сами себе в задницу.

Леонтьев:

- Я просто говорю о том, что существует еще тенденция в действительности стирания реально различий между внесистемными, то есть антиатлантическими, я бы так сказал, правыми и антиатлантическими левыми. Они очень легко и очевидным образом начинают диффундировать друг в друга. Особенно в Европе складывается некая коалиция, тем более что и тем и других представители бывшего мейнстрима обозвали маргиналами, они их всячески маргинализуют с помощью своих неограниченных медийных возможностей. Они с точки зрения брюссельской бюрократии, с одной стороны, а с другой стороны, с помощью своей медиакратии пытаются их шельмовать. Они этим их тоже сближают друг с другом. Но самое главное, что это люди, которые нарушают табу. И те и другие нарушают табу. Потому что табу является этот вашингтонский консенсус и все, что в Европе за ним следует, весь набор того, что больше не работает.

Юрьев:

- Я согласен с Мишей. Потому что если мы посмотрим в историю и в современность на разные страны, то видно, что там, где есть острое политическое противостояние, даже идеологическое, вопросов много, но всегда самим собой на поверхность поднимаются 1-2 проблемы, которые, может, объективно и не самые важные, но которые становятся…

Леонтьев:

- Индикативными.

Юрьев:

- Абсолютно точное слово – индикативными. По которым определяется, ты вообще правый или левый. Безусловно, Миша прав, это очень глубокая мысль, что сейчас сами эти проблемы – это даже не мигранты. Это пока еще мигранты, но уже видно, что не завтра, а сегодня вечером, грубо говоря, эта проблема будет одна – ты за следование в фарватере Америки или ты за независимую национальную политику.

Леонтьев:

- Там еще произошла дикая катастрофа. Америка закрывает фарватер. Начинает минировать фарватер, ставить там цепи, ловушки, и следовать в фарватере не получается. Поэтому ты следуешь не в фарватере Америки, а в том фарватере, где раньше следовала Америка, которая была настоящей Америкой.

Савельев:

- В фантомном фарватере.

Юрьев:

- Миша абсолютно прав, что при такой индикативе самоидентификации политической крайне правая и крайне левая партии, которые за то, чтобы Америку послать, проводить самостоятельную политику и обратно стать великой страной, они чувствуют гораздо больше близости друг к другу, чем к своим якобы единомышленникам, которые за атлантическую солидарность.

Савельев:

- Скажите честно, какой сейчас строй в России? Это вопрос от Валентины Осиповой.

Леонтьев:

- «Я не знаю, слышала, что феодальный».Хорошо бы, если бы он был феодальный. Было бы все понятно. И вообще не самый худший строй. Здесь я специально оттолкнусь от дискуссии. Тут один автор ответил за меня, что наш строй – плутократия. Если вы используете термин «строй», то есть марксистский термин, то надо держаться категориального аппарата марксистко-классового, иначе получается просто каша. Плутократия – это термин, используемый нацистами.

Юрьев:

- Геббельс ввел.

Леонтьев:

- Который нравился тоже многим, именно потому, что и нацисты нравились.

Юрьев:

- Потому что он частично соответствует действительности.

Леонтьев:

- Он как бы эмоционально, описатель адекватен, а содержательно с точки зрения именно классовой марксистской классификации, он бессодержательный. Если вы хотите держаться примерно этой модели, то давайте говорить в этих терминах. В этих терминах это никакой не феодализм. Ближе всего можно было бы сказать, что это госкапитализм, но это совершенно неправильно. Потому что у нас нет синтетического строя. Даже какого-нибудь плохого, хреновенького. Вот такое хреновое лето. У нас нет никакого лета – ни хорошего, ни плохого. У нас нет строя. Проблема в том, что назвать это госкапитализмом можно даже не с допущением. Нет такого допущения. Потому что у нас нет ни капитализма, ни этатизма нормального. У нас гибрид несовместимых и абсолютно, с точки зрения социально экономической модели, совершенно несовместимых друг с другом. Вот как есть резус-фактор положительный. Вот кровь не совместима с нормальной. Они несовместимы. Поэтому мы так и живем. Потому что капитализм… у нас основной уклад как бы квазикапиталистический. Рынок.

Юрьев:

- Как бы.

Леонтьев:

- Как бы – почему? Потому что нет кредита. Если бы это был нормальный рынок, он бы просто перестал существовать вообще. Нет кредита, значит, нет доверия. У нас рынок развивается благодаря спросу. Спрос диктует предложению, он диктует всему. И ограничение на рост, на развитие, циклы экономические построены по циклам спроса.

Юрьев:

- Даже кризисы.

Леонтьев:

- Они у нас есть. У нас спрос задавлен. Но у нас он задавлен тем, что государство – экономический субъект властвования – считает, что рынка нет. Он считает, что рынок – бог с ним, на него никакой надежды нет. И поэтому он изымает средства из экономики и считает, что он может развивать страну и развиваться за счет полного изъятия средств из экономики, использования государственных бюджетных ресурсов на цели развития. Так даже госкапитализм не развивается. А он почему-то не растет. Потому что спросовое ограничение действует. Вот если бы это был госсоциализм, то тогда у вас бы не было спросовых ограничений. Вы бы заставили всех работать.

Юрьев:

- Госкапитализм – это Китай. Вот Китай современный – это в чистом виде госкапитализм. Я не говорю, хорошо это или плохо, но это в чистом виде госкапитализм. Поэтому те, кто считают, что у нас госкапитализм, пусть сами себе ответят на простой вопрос: у нас строй такой, как в Китае? Это смешно. Значит, это не госкапитализм.

Леонтьев:

- Китай демонстрирует преимущества госкапитализм при его недостатках. Это и есть синтетический строй. Пока они убеждены и оказываются пока правы, что и в целом, и конкретно для Китая эта штука работает очень неплохо.

Юрьев:

- Всех нормальных людей интересует не вопрос, какой у нас строй. Интересует вопрос, какой у нас должен быть строй, чтобы мы наконец-то вылезли из одного анатомического места, в котором мы пребываем. Нам очевидно, да и далеко не только нам, что на сегодняшнем этапе (завтра может быть по-другому) мы должны найти способ органически для нашего нынешнего состояния сделать синкретический какой-то гибрид между капитализмом и социализмом. Какой – это очень долгий разговор. И в этом смысле госкапитализм – это для нас недосягаемая пока мечта.

Савельев:

- Потому что на это надо решиться психологически нашему руководству.

Юрьев:

- Потому что при госкапитализме есть свои правила, как и при социализме, другие, чем в Америке. Но очень жесткие. А наши чиновники очень хотят, чтобы правил, кроме их самодурской воли с дурацким их пониманием, абсолютно неадекватным действительности, чтобы никаких других правил и не было. Вот история с экспортной пошлиной.

Савельев:

- Сложно назвать это системной.

Юрьев:

- Конечно. Там что, есть позиция, которую они отстаивают, у которой есть стратегическое измерение? Да ничего там нет. Есть проблемы с Белоруссией, надо ввести экспортную пошлину. Но это примерно как для решения копеечной проблемы взять и принять решение на миллиард.

Леонтьев:

- Если бы я не произнес длинную сентенцию о марксистской системе, то в системе терминов политических экстремистов-маргиналов, вроде нацистов, если пользоваться таким категориальным аппаратом, я бы назвал этот строй идиотизмом.

Юрьев:

- С тобой и не поспоришь особенно.

Леонтьев:

- Но это социально-экономически бессмысленное определение. Хотя эмоционально оно точное.

Юрьев:

- Когда мы 12 лет назад обдумывали то, что впоследствии стало книгой «Третья империя», то мы изначально понимали, что, когда ты создаешь проект некоего нового строя, можно называть это утопией, как угодно, но по сути это проект некоего строя, уклада, то главный критерий, почему это сложно сделать, почему нельзя тысячу разных придумать, главная ограничительная рамка, критерий, что он должен быть внутренне непротиворечив. Он может быть хороший, плохой, но разные его элементы не должны прямо входить в противоречие друг с другом, иначе он будет нежизнеспособен. А вот у нас именно этого и добились. Разные элементы нашей экономической политики одного и того же правительства просто противоречат друг другом.

Леонтьев:

- В этом смысле идиотизм, может быть, и является единственным термином, который описывает внутренне абсолютно противоречивый строй. Идиотизм никому ни чем не обязан, он идиотизм.

Савельев:

- Внутри понятийного аппарата идиотизма нечему сталкиваться и противоречить. Это все оправдывает в результате.

Леонтьев:

- Поэтому мы идем к строительству постидиотизма.

Савельев:

- Мы говорим о смене элит в Европе. О том, что сейчас главным вопросом в европейском голосовании является принадлежность к американскому фарватеру или против американского фарватера. Не является ли оно протестным?

Юрьев:

- Часто можно легко попасть в плен слов. У нас в стране протестным голосованием принято считать, из-за особенностей последних лет, когда людям настолько осточертевает кто-то на федеральном или чаще региональном уровне, что они готовы проголосовать за клоуна, не как в Италии – по профессии, а за клоуна в плохом смысле этого слова.

Савельев:

- По жизни.

Юрьев:

- Во многих регионах, где сейчас были большие проблемы с выборами, протестное голосование выражалось не в том, что не голосовали за предыдущего губернатора, ну и бог бы с ним, а то, что голосовали за тех, кого никто, включая их самих, вообще не собирался всерьез рассматривать. Их выставляли в качестве спойлеров. То есть человек вообще не собирался никуда избираться.

Савельев:

- Мимо проходил.

Юрьев:

- Такое протестное голосование для европейцев менее характерно.

Леонтьев:

- Для них характерно увлечение какой-то конкретной фигурой. Она может быть абсолютно пустая, как Макрон, например. Или Олланд до того.

Юрьев:

- Они решают для себя, что весь истеблишмент, все устоявшиеся партии вызывают блевотину у них уже. Это видно по результатам выборов. Они решают, что нет. Но дальше они не за клоунов голосуют. Дальше они начинают думать – из несистемных, сравнивать их. Со своей колокольни пытаться как-то осмысленно действовать.

Савельев:

- Это все-таки выборы.

Юрьев:

- Это реальный выбор. Но это не значит, что он умный.

Савельев:

- «Европа не против США, а против политики Трампа». Эти избиратели, которые сейчас против, они хотели бы остаться в фарватере США, но против Трампа?

Леонтьев:

- Нет, совсем все наоборот. Против политики Трампа как традиционный проатлантический европейский истеблишмент, который солидаризируется, скорее, с демократами, с клинтоновщиной. И смотрел в рот всей этой. Они именно против Америки. Это именно антиатлантисты. Это люди, которые с трудом преодолевают, иногда из тактических соображений, в том числе и негативное отношение к Евросоюзу. Потому что Евросоюз превратился в определенный момент в американский атлантический проект. Единство Евросоюза, система управления Евросоюза с помощью гражданки Меркель – это была система наиболее удобного и техничного подчинения и управления Европой со стороны Америки. Это не значит, что сам по себе европейский проект генетически был такой. Генетически он всегда был двухголовый. С одной стороны, Америка всегда использовала европейскую интеграцию как способ конкуренции глобальной с Советским Cоюзом, с советской интеграцией в том числе, так называемым соцлагерем. А с другой стороны, Европа – это не Америка. Я помню такого совершенно английского министра, бывшего уже на тот момент, Дуглас Хёрд, уж куда уж – консерватор английский до мозга костей. И когда чего-то там говорили: вот, американцы, - он говорил: а какое их собачье дело? Они не европейцы. И это не их дело – решать этот вопрос.

Юрьев:

- Вопрос о том, против Америки они или против политики Трампа, это вопрос философский. Что значит в данном случае Америка? Понятно, что если их спросить: вы что, против Ниагарского водопада или реки Миссисипи? – в этом смысле, конечно, не против. Когда говорится – за или против Америки, имеется в виду конкретная вещь. За или против такого уклада международного мирового порядка, при котором Европа не имеет никакого суверенитета во внешнеполитической деятельности, а за нее решает Америка, и она с этим согласна.

Леонтьев:

- Она не согласна, она не может сопротивляться. Сейчас, когда по иранским санкциям Европа была политически и остается политически категорически против, она ничего не может сделать.

Юрьев:

- Ты прав. Но ты же говоришь о позициях властных элит, а я говорю о позициях избирателя. Избиратель не проводит между этим разницы. И в этом смысле Миша прав, что политика Трампа, что давайте порознь, тем, кто против такого положения: а чего, мужик дело говорит, в принципе. Но, конечно, политика Трампа не по сути, а по форме, он же постоянно унижает Европу целенаправленно, конечно, это увеличивает лагерь тех, кто начинает считать, что, да пошла эта Америка туда-то, и кто при этом… эта тема не стала пока столь важной эмоционально, как мигранта, но имеет все шансы в крайне недалеком будущем ею стать.

Леонтьев:

- В качестве примера. У нас в Вероне была конференция, где выступал Романо Проди, бывший глава Евросоюза и бывший итальянский премьер. Он выступил с необычной для европейца и итальянца радикальной речью, говорил он о том, что Европа самоизолируется. Про санкции речь шла. И что мы по всем параметрам уменьшаем свое присутствие в Евразии остальной. Как Европа уменьшает свое присутствие везде практически. Он сказал: Россия хоть как-то может компенсировать воздействие санкций за счет поворота на восток, за счет контрсанкций. Америка – понятно, она вообще в корыстных интересах действует. А Европа является чисто проигравшим в этой санкционной политике.

Юрьев:

- Потому что она такую нишу для себя выбрала.

Леонтьев:

- Потому что она для себя не выбирала никакой ниши. Потому что она согласилась с ситуацией, когда в нишу для нее ее засовывают, куда хозяин засунул, в какую конуру собаку, там она и живет. И вот он сказал, что мы не должны быть козлами отпущения. Вот это понимание, что Европа не просто выбирает, а ей просто никто не дает выбирать.

Савельев:

- Это уже стал вопрос выживания.

Леонтьев:

- Никакой выгоды. Об этом с самого начала говорили, что санкции антироссийские с точки зрения масштабов мировой экономики, может, вообще незначительные, а с точки зрения интересов Европы это просто удар по конкурентоспособности Европы.

Юрьев:

- Удар по детородному органу.

Леонтьев:

- Это способ глобальной конкуренции Соединенных Штатов против Европы.

Юрьев:

- Одним ударом двух зайцев. И России нагадил, и не за свой счет, ничего не потерял. И еще конкурентов ослабил. Просто мечта.

Савельев:

- Этот перелом атлантический в нашем направлении – это, скорее, выгода или еще одна точка напряжения?

Юрьев:

- Я думаю так. Вообще мы понимаем, что, начиная с середины ХХ века, один из главных стратегических векторов российской внешней политики, и здесь полная преемственность внешней политики Путина с советской, и правильная преемственность, заключается в том, чтобы разбить связку Европы с Америкой. Не имеется в виду, чтобы Германия объявила Америке войну. Имеется в виду, чтобы из одного монолита, который представляет из себя метрополию и много колоний, перейти к ситуации, что европейские страны являются обычными суверенными странами, из которых кто-то будет нашим врагом, кто-то будет нашим союзником, кто-то будет нейтрально к нам относиться.

Савельев:

- Но с кем-то можно будет уже общаться.

Юрьев:

- Сейчас с Европой вообще о чем-либо разговаривать бессмысленно. Это называется: малец, а ты-то тут чего? Старшего позови. Чего с тобой-то разговаривать?

Леонтьев:

- Это Трамп формулирует все время открыто. Ровно эту цитату. На самом деле сейчас будет эксперимент на живом теле Европы очень интересный, связанный с выходом США из договора по РСМД.

Юрьев:

- В целом это все нам выгодно.

Леонтьев:

- Напомню, когда этот договор по РСМД заключался, он заключался в том числе и потому, что размещение «Першингов» в Европе, может быть, не без помощи искусной советской пропаганды и левых сил европейских, тем не менее, совершенно искренне вызывало протесты, которые были гораздо более серьезные, чем даже антивоенные протесты времен вьетнамской войны в Америке, которые заставили Америку закончить войну. И там ничего сделать было нельзя. Это была бомба просто. Сейчас размещение этих ракет, такое же или еще большее, в Европе, а в этом есть определенный смысл, я понимаю, что они китайцев хотят…

Юрьев:

- В старой Европе.

Леонтьев:

- Это будет посильнее, чем «Фауст» Гете. Европа подставляется под первый удар полностью. Одно дело – подставиться. Вот здесь говорят, что они выбирают американский рынок, который важнее российского. В этом есть доля истины. А выбирать быструю смерть, причем в случае, когда все остальные, может, их и пронесет, но вас-то точно нет… Одно дело, когда вы козлы отпущения с точки зрения получения допдохода, упущенной выгоды.

Юрьев:

- Короче, жизнь важнее денег.

Леонтьев:

- И как на это прореагирует Европа? И насколько те же самые антисистемные, уже достаточно оформившиеся силы в Европе могут это использовать? Это бабушка надвое сказала. Это серьезная штука.

Юрьев:

- Будем смотреть за развитием событий.

Савельев:

- Наверное, для Европы жизнь важнее денег. Хотя пока признаков этого не очень много. перейдем к следующей теме. Путин подписал новую концепцию государственной миграционной политики.

Юрьев:

- У нас всегда по поводу миграционной политики была определенная позиция. Речь идет про легальную миграцию .Нелегальная – это вопрос техники работы спецслужб.

Леонтьев:

- Я бы даже сказал – про желаемую миграцию.

Юрьев:

- Наша позиция всегда противоречила политике реальной нашего государства, которая сама себе противоречит. И мы всегда говорили о следующем. Что миграция – это крайне вредно по целому ряду причин. Ее количество желательно разными способами снижать и держать на невысоком уровне. Мы говорим про трудовую миграцию, другой темы не существует у нас в политическом пространстве. Но с очень большим исключением. Нас спрашивали: за счет кого и за счет чего проводить реиндустриализацию, у нас падает количество желающих работать. Мы всегда говорили: нужно всячески поощрять миграцию, то, что называется иммиграция на научном языке, то есть переезд людей с концами, превращение их в россиян. Лучше всего, с точки зрения приоритетов, совсем в соотечественников. То есть русских и православных. Но это не значит, что нельзя переезжать узбеку, но он должен переезжать как навсегда. В отличие от Европы, куда навсегда рвется огромное количество людей, совершенно без цели интеграции, а с целью просто сесть на шею социальным выплатам, но у нас, по счастью, социальных выплат не предвидится, поэтому мы говорили об этом. Более того, мы на эту тему неоднократно говорили с достаточно высокопоставленными, принимающими решения людьми в нашей исполнительной власти. И никогда не получали согласие.

И вот если внимательно прочесть, что написал Путин, если не внимательно, кажется, что это просто набор обычных слов. Ничего подобного. Там проведена ровно эта мысль. Абсолютный приоритет и всяческая поддержка, типа никаких денег не жаль, для тех, кто готовы переехать с концами, с семьями, получить гражданство, сдать гражданство свое и стать россиянами. Это важно, потому что человек может быть хороший или плохой, мусульманин или буддист, или православный, но это означает, что после этого его историческая судьба абсолютно переплетена с исторической судьбой России. Он, может, даже сам сначала этого не понимает, но быстро поймет. А у вахтовика она никак не связана. Ну что-то не так – взял билет, уехал обратно.

Савельев:

- И налоги платит в другой стране.

Юрьев:

- Даже это второстепенно. В принципе, при хорошем администрировании можно содрать налоги и с вахтовиков. А вот сделать, чтобы его интересы были переплетены с интересами страны, никак невозможно просто философски. А для остальных он использует другое: Россия не должна становиться закрытой и должна оставаться открытой и для тех, кто хочет поработать вахтовиками. Там используется слово: кто хочет приехать поработать и потом уехать обратно, без цели стать россиянами. Но это и называется вахтовики. Это еще один момент, где то, к чему мы призывали, и то, что мы предсказывали, что это все равно будет, без всякой помпы, тихим, но рабочим способом и произошло. И слава богу.

Савельев:

- А что Россия может предложить этим людям? И откуда они могут поехать к нам?

Юрьев:

- Сейчас это в основном СНГ. Бывший Советский Союз. Если процессы на Западе, особенно в Европе, будут идти так, как, мы думаем, они будут идти, то достаточно много и оттуда начнет приезжать.

Леонтьев:

- Есть страна, где процессы идут как они идут, называется она ЮАР. И тут выяснилось, что целая группа…

Юрьев:

- Это пока 10 тысяч человек, не три идиота экстравагантных, большая группа…

Леонтьев:

- …бурских фермеров, которых системно лишают возможности не только свою землю сохранить, производить что-то, а просто физического существования, потому что там криминальный террор со стороны этнического и расового большинства осуществляется, который ничем остановить нельзя…

Юрьев:

- На твой вопрос «зачем едут?», вот для этих буров вопрос простой – затем, чтобы их не называли белой сволочью.

Леонтьев:

- Если им удастся создать где-то… хотя у нас умеют создать невыносимые условия для беженцев из войны…

Юрьев:

- Даже для своих.

Леонтьев:

- Для донецких беженцев у нас умеют создать такие условия, что они просто…

Юрьев:

- У нас для коренных русских умеют создать такие условия.

Леонтьев:

- Они и есть коренные русские. Они реально хотят вернуться в зону боевых действий, под бомбы. Потому что там хоть есть какие-то источники пропитания физические. И там ты сам спасаешься. А здесь тебя просто… по-всякому. Но если все-таки хватит ума, потому что это очень продуктивная публика сама по себе, в самом широком смысле слова продуктивная, то это было бы интересно.

Юрьев:

- Там вопрос в общем практически решенный.

Савельев:

- Они гражданство получат?

Юрьев:

- Они с концами.

Леонтьев:

- Они приезжают сами.

Юрьев:

- Они с имуществом едут.

Леонтьев:

- Имущество у них в основном уже не очень есть.

Юрьев:

- Нам не их имущество нужно. Вопрос заключается в следующем: они что ищут? Они ищут новую родину. Потому что старой нету больше. Это не вопрос, что она невыносима. Она теперь не их родина. Эмиль из США пишет: «В первую очередь русским должны давать. Моей жене не дали гражданство, а Америка дала. Она русская из Киргизии». Но мы же ровно про это и говорим. Мы же не говорим, что у нас правильная политика миграционная. У нас еще много чего делали и делают, начиная от бензина и кончая другими вещами, которые с такими друзьями и начальниками – врагов не нужно. Но должна быть миграционная политика. И, в принципе, похоже, что этот поворот произошел, именно такая, при которой русская из Киргизии получит просто со скоростью звука гражданство.

Савельев:

- Мир меняется и раскалывается по принципу либерально-консерваторскому и моральных жизненных уставов.

Юрьев:

- И это тоже.

Савельев:

- Наверное, Россия будет прибежищем людей, которые привыкли, что мужчина живет с женщиной, а не с собакой или со шкафом.

Юрьев:

- Ладно – привыкли. Но понятно, что если в какой-то европейской стране, а это уже не за горами, примут закон, по которому ты обязан отвечать согласием на предложение секса, в том числе однополого, то понятно, что оттуда валом к нам народ повалит, потому что не все готовы нагибаться по первой просьбе встречного.

Леонтьев:

-Видел шутку, что Госдума разрабатывает законопроект об ответственность за отказ в сексе людям предпенсионного возраста? Это очень в русле нашей социально-пенсионной политики.

Владимир, Санкт-Петербург:

- По итогам приватизации получили в основном люди имущество 1940-1960 года рождения. Они по понятным естественным причинам будут уходить из жизни с 2025 по 2030 год. Что будет с оттоком капитала? Я думаю, их дети не собираются у нас в стране жить и работать. И еще вопрос. 100 лет назад полыхало казачье восстание на Дону. Потом казачество было полностью репрессировано. Насколько тяжело сказались эти репрессии на том, что в первые дни Великой Отечественной войны так тяжело было?

Юрьев:

- Вы думаете, сами эти люди, которые еще живы, очень хотят жить в России? Не приведет ни к какому усилению оттока капитала. Потому что отток капитала из России, благодаря нашей мудрой либеральной экономической политике, максимально возможный по техническим причинам. Больше за счет разных причин вывозить не удается. Почти никто не сохраняет здесь капитал, просто потому, что он считает, что он хочет здесь жить и в том числе богатеть. Я никакой разницы не вижу, не представляю себе, что станет хуже. Потому что в этом вопросе уже хуже некуда. Второй вопрос. Я считаю, что военное значение и роль казачества сильно преувеличены в нашем общественном сознании. Поэтому моя позиция – что никак не сказались репрессии.

Леонтьев:

- Я, скорее согласен с этим. С одной стороны, конечно, репрессии против военной касты, которая на самом деле воспитывалась в духе служения Отечеству и государю, они вряд ли могли быть позитивны с точки зрения возможностей. Хотя это были репрессии 1918 года. А к этому моменту уже существовало красное казачество, даже еще и со своей мифологией, которая выросла во время войны большей частью все-таки.

Юрьев:

- Первая конная армия – это кто были по национальности? Это и были казаки.

Леонтьев:

- Она была в очень небольшой части казаками. Но казачество было разное. «Тихий Дон» показывает кровавый раскол внутри казачества. Это и есть главная тема великого произведения. Если говорить о репрессиях против военной касты, то без всяких репрессий русская военная каста была уничтожена в первые годы первой мировой войны в целом, ее просто выбили.

Юрьев:

- Не свои, а враги.

Леонтьев:

- Основной пласт офицерства – это были выходцы уже из других сословий. У них не было сословной принадлежности никакой специальной. Ни к дворянству, ни тем более к какой-то воинской элите потомственной. Что касается второго момента. Ведь казачество сыграло свою роль. Может быть, репрессии тоже имели к этому некоторое отношение, но с немецкой стороны у нас было красновское казачество. Конечно, обидели ребят, они убежали и имели на большевиков огромный и логично объяснимый зуб. С другой стороны, не настолько, наверное, это сословие было воспитано в духе любви к России, чтобы это помешало им…

Юрьев:

- Мало ли кого обидели. Вон керченского стрелка, может, тоже обидели, это его не оправдывает.

Леонтьев:

- Это не помешало им служить в нацистской армии на войне, которая была национальной войной.

Юрьев:

- Хотя достаточно много казаков были реабилитированы в широком смысле и служили и на советской стороны во время войны, воевали.

Леонтьев:

- Что значит – реабилитированы? У нас были казачьи части. Конница. Не знаю, насколько она была эффективна. Рейды какие-то. Поэтому здесь говорить о каком-то радикальном военном значении, особенно если говорить о поражении первых дней войны, я не думаю, что кавалерийские казачьи части, будь они активно задействованы, сыграли бы какую-то роль с точки зрения чисто военно-технических результатов первых месяцев войны, когда рухнула оборона, рухнул фронт, по комплексу причин.

А по поводу первого вопроса. Какой отток, каких капиталов? Они давно уже оттекли. И центром формирования этих капиталов в той степени, в которой это движимые капиталы, а не просто физическое имущество предприятий, являются давно уже офшоры иностранные, отнюдь не Россия. Все, что утекло, оно может вернуться в Россию в качестве именно капиталов. То есть квазииностранных инвестиций, которые ведут себя, скорее, как иностранные инвестиции, чем российские. Их поведение, скорее, вот таким образом. Поэтому ничего здесь особенно утечь из того, что не утекло, нет.

С другой стороны, массовые репрессии против русских просто, которые носят не избирательный характер все более, они некоторую часть, которая не готова просто завербоваться и получить индульгенции от спецслужб и размахивать ими в соответствующих инстанциях финансовых, они просто выдавят очень много русских сюда. Потому что…

Юрьев:

- Правильный и короткий ответ: не беспокойтесь, все украдено до вас.

Савельев:

- Раз уж мы заговорили о переходе больших частных капиталов к детям, а такого мы еще в российской новейшей истории особо не видели, как это может происходить? Наши олигархи не самого высокого качества управленцы. А их дети – тем более.

Юрьев:

- Уже огромное количество самого первого ряда олигархов у нас из тех, кто сами руководят реальным бизнесом, не важно, честно полученным или нечестно, уже объявили, что компании их детям не достанутся. Это не то, что те будут последний хрен без соли доедать. Они сами понимают.

Леонтьев:

- Если говорить о сверхкрупных капиталах, то практически все.

Савельев:

- Скорее всего, эти компании перейдут в руки уже профессиональных управленцев?

Юрьев:

- Я очень надеюсь, что они перейдут в руки государства тем или иным способом.

Савельев:

- Это хороший наследник.

Юрьев:

- Уж какой есть. По крайней мере… Меня тут уже несколько раз спрашивают: увеличится ли коридор возможностей у Путина, если Трамп победит на ноябрьских выборах? Знаете, вопреки большинству, я считаю, что нет. Потому что по прошествии времени становится понятным, что то, что казалось иррациональным в поведении Трампа, каким-то эпатажным, на самом деле имеет свою логику, которую довольно легко проследить. И логика эта такова, с учетом реального американского истеблишмента, который он не сможет игнорировать ни при каких результатов выборов, заключается в том, что Россия – враг, и это наиболее выгодная для него позиция. Поэтому вражду с Россией, я думаю, ожидает усиление.

Леонтьев:

- Я думаю, что у Трампа коридор возможностей, безусловно, увеличится.

Савельев:

- Но это не значит ничего хорошего для нас.

Леонтьев:

- На сегодняшний момент – нет.

Савельев:

- У нас всё. Не расслабляемся.